プーシキン　作家の伝記　序章⑦

　ニコライ１世は、腕利きの予審判事でも無慈悲な死刑執行人でもあるかのように統治を始めた：運動の指導者である5人のデカブリストは絞首刑に処され、120人は―懲役刑となりシベリアへ送られた。新しい治世が恐怖政治の旗印のもとに始まった：ロシアは政治的秘密警察の手にゆだねられた：捜査と制圧のために設立された機関―皇帝直属官房第３部と憲兵隊―は、まるで監房の中をのぞく穴のようだった。それらを通して、ツァーリは監禁されたロシアに目を光らせていた。粗暴であまり知識のなかったアラクチェーエフの役職についたのは、より文化的で、より教養があり、より上品なベンケンドルフと、彼の助手ドゥーベルトであった。アラクチェーエフは笞刑に頼り、脅しと拳固で歯を殴ることで支配した―ベンケンドルフは、スパイ軍団を創設し、日常生活に密告を導入した。デカブリストたちが社会的道徳を高めようとしたとするならば、ベンケンドルフとニコライ1世は意識的に社会を堕落させ、社会の中の羞恥心の芽を摘みとり、個人の独立と意見の自主性を政治的犯罪として追及した。
　しかしながら、世の中の流れを止めることは不可能である。ニコライ1世は、ロシアを《少し凍らせる》こと、そして全ヨーロッパにおける自由の精神の発展を阻止することを、自分の―彼は神の命によるものと考えていた―任務とみなしていた。彼は通達によって世の中をすり替えることを目指し、一方、国家に仕える人々は―自分自身をごまかしながら、強大な、繫栄するロシアの粉飾を作るために彼を助けようとする、没個性的な出世主義者たちだった。歴史的覚醒は、よく知られている通り、苦しいものであった。
　しかし社会には健全な力が熟していた。国民生活のすべての力が、この時代の文学のなかに体現されていた。
　プーシキンの時代とは、このような時代であった。

 Николай I начал свое правление как ловкий следователь и безжалостный палач: пятеро руководителей движения декабристов были повешены, сто двадцать - сосланы в Сибирь в каторжные работы. Новое царствование началось под знаком политического террора: Россия была отдана в руки политической тайной полиции: учрежденная машина сыска и подавления - третье отделение канцелярии императора и жандармский корпус - представляли как бы глазок в камере, через который царь наблюдал за заключенной Россией. Место грубого и малограмотного Аракчеева заняли более цивилизованные, более образованные, более светские Бенкендорф и его помощник Дубельт. Аракчеев опирался на палку, правил окриком и зуботычиной - Бенкендорф создал армию шпионов, ввел донос в быт. Если декабристы стремились поднять общественную нравственность, то Бенкендорф и Николай I сознательно развращали общество, убивали в нем стыд, преследовали личную независимость и независимость мнений как политическое преступление.
　Однако остановить течение жизни невозможно. Николай I видел свою - как он считал, божественную - миссию в том, чтобы "подморозить" Россию и остановить развитие духа свободы во всей Европе. Он стремился подменить жизнь циркулярами, а государственных людей - безликими карьеристами, которые бы помогали ему, обманывая самого себя, создавать декорацию мощной и процветающей России. Историческое отрезвление, как известно, было горьким.
　Но в обществе зрели здоровые силы. Вся мощь национальной жизни сосредоточилась в это время в литературе.
　Такова была эпоха Пушкина.