プーシキン伝記　第一章　青年時代⑰

　プーシキン自身はのちにこの対面について、ユーモアと叙情的気分を交えつつ、こう書いている：《デルジャーヴィンがやって来た。彼はひさしの下に入った、すると、デリヴィグが聞いたところによると、彼は玄関番にこう尋ねた：《きみ、便所はどこにあるのか？》この散文的な質問はデリヴィグを失望させた》。《デルジャーヴィンは非常に年を取っていた…　彼は手に頭をのせて、座っていた。彼の顔はぼんやりとしていた；目はにごっていた；唇はたるんでいた》(XII,158）。この文章は《スペードの女王》に出てくる老いた伯爵夫人の描写と、ほとんど同じ時期に書かれた：《伯爵夫人は全体的に黄ばんでいて、垂れ下がった唇をひくひく動かしながら座っていた…　彼女の濁った目には、完全なる思考力の欠如が現れていた》（VIII,1,240）。この一致は偶然ではない：どちらの場合にもプーシキンは、すでに過ぎ去り時代遅れとなった自分の18世紀を、一人の人物の顔つきに凝縮するかのように描いている。
　リツェイにおける進級試験の一つで、消えゆく詩人と始まったばかりの詩人が出会ったというエピソードは、毎日の職務的、政治的な宮廷における雑事という旧套を墨守することに没頭している同時代人たちを、仰天させるほどの印象を残すことはなかった。ただ、すでに若い詩人の才能を評価し始めていた親密な友人グループだけが、このエピソードの意義を感じ得た。しかしプーシキン自身にとっては、これは人生において最も重要な出来事の一つであった。彼はまるで自分が騎士道の位階を叙任した、小姓のように感じていた：《ついに私が呼ばれた。私は、デルジャーヴィンから２歩離れたところに立ち、私の《ツァールスコエ・セローの思い出》を読んだ。私の精神状態はとても言い表せない：デルジャーヴィンの名前に触れる詩行まできたとき、私の声は少年のように鳴り始め、鼓動がうっとりするような歓喜とともに打ち始めた。
　私は自分の朗読をどのように終えて、どこへ走り去ったのかおぼえていない。デルジャーヴィンは有頂天になっていた：彼は私を呼び寄せ、私を抱擁したかったのだ…私は探されたが、見つからなかった…》（XII,158）。
　二つ目の献詞によって、プーシキンは《アルザマス》－　若く、意気盛んな文学者たちを結集した非公式の文学サークルに採用された。彼らは自分たちの、道化じみた性格を持つ、文学的旧教徒たちの会議を嘲笑していた。《アルザマス》のメンバーたちはカラムジンの崇拝者であり、自宅に擬古主義の文学者たちがおごそかに集まっていたデルジャーヴィンに対しては、皮肉な態度を取っていた。プーシキンが《アルザマス》に受け入れられたのは1817年の秋であったが、この時、この会は内部分裂状態にあった。プーシキンにとってこの採用は深い意義を持っていた：彼は文学界に所属することによって社会的に認められた。若い文学者 － ロマン主義者であり、皮肉屋であり、《過ぎ去った時代》の迫害者たち － の戦闘部隊に加入することによって、幼年時代と修学期にけりをつけたのである。彼は公認の詩人たちのグループに自分が参加を認められたと感じていた。

　Сам Пушкин описал позже эту встречу, соединяя юмор с лиризмом:　"Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: "Где, братец, здесь нужник?" Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига".
"Державин был очень стар... Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно; глаза мутны; губы отвислы" (XII, 158).　Строки эти писались почти в то же время, что и портрет старой графини в "Пиковой даме":
"Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами... В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли" (VIII, 1,240).
Совпадение это не случайно: в обоих случаях Пушкин рисует отошедший уже и отживший свое XVIII век, как бы сгустившийся в лице одного человека.
　Эпизод встречи уходящего и начинающего поэтов на одном из переводных экзаменов в Лицее вряд ли произвел ошеломляющее впечатление на современников, поглощенных рутиной ежедневных служебных, политических, придворных забот. Только тесный круг друзей, начинавших уже ценить дарование молодого поэта, мог почувствовать его значение. Но для самого Пушкина это было одно из важнейших событий жизни. Он чувствовал себя как паж, получивший посвящение в рыцарский сан:　"Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Ц. <арском> С.<еле>», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом...
　Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять меня... Меня искали, но не нашли..." (XII, 158).
　Вторым посвящением было принятие Пушкина в "Арзамас" - неофициальное литературное общество, объединявшее молодых и задорных литераторов, которые высмеивали на своих, имевших шуточный характер, заседаниях литературных староверов. Члены "Арзамаса" были поклонниками Карамзина, к Державину, в доме которого торжественно собирались литераторы-архаисты, относились иронически. Пушкин был принят в "Арзамас" осенью 1817 года, в момент, когда это общество находилось в состоянии внутреннего разлада. Для Пушкина это принятие имело глубокий смысл: его принадлежность к литературе получила общественное признание. Зачисление в боевую дружину молодых литераторов - романтиков, насмешников, гонителей "века минувшего" - подвело черту под периодом детства и годами учения. Он почувствовал себя допущенным в круг поэтов общепризнанных.